Крестьянство в представлении людей образованного общества конца XIX – начала ХХ вв

2006 год

Крестьянство в представлении людей образованного общества конца XIX – начала ХХ вв

К представителям так называемого «образованного общества» в пореформенной России, следует отнести не только правящий класс и противостоявшую ему интеллигенцию, но и всех европеизированных горожан и жителей сельской местности: чиновников и служащих – вплоть до волостных писарей, часть духовенства, – т.е. всех, носивших европейское платье и воспринявших современный рационалистский тип культуры.

Между этим образованным меньшинством и громадным большинством русского народа – неграмотным крестьянством (по данным переписи 1897 года грамотность сельского населения составляла всего 17,4%) существовал почти непреодолимый культурный разрыв, обусловленный разницей в мировоззрении и культурно-психологическом облике сторон.

Глубокая культурная и социальная отчужденность крестьянства от образованного общества, вместе с настойчивыми попытками распространения незнакомых ему культурных и политических ценностей побуждали крестьян к обособлению своего мира. Для них было характерно деление человечества на две части: «своих» и «чужих», причем к последним причислялись все не входившие в конкретную сельскую общину.

Основная часть представителей «образованного общества», имела далеко не адекватное представление о крестьянстве, его хозяйственной и духовной жизни, причем между взглядами дворянского общества с его окружением и сформировавшейся в пореформенный период интеллигенции существовала значительная разница. Первые придерживались официально утвержденной еще в первой половине XIX века точки зрения на крестьянство как на глубоко патриархальное сословие, носителей духа верноподданичества и официального православия. Несмотря на явное несоответствие реальности таких представлений о крестьянах, наглядно проявившееся в начале ХХ века, их противоречие попыткам включить крестьян в правовое поле, сделать их полноценными гражданами, в дальнейшем приведших к курсу на разрушение общины, стереотип восприятия крестьянства как органичного носителя православно-монархических взглядов, сохранялся у многих представителей правящей верхушки вплоть до самого краха Российской империи.

Так, в брошюре Пермского епископа Андроника, изданной в 1916 году, приводится идиллическое описание выражений религиозных чувств крестьянами, встречавшими его во время поездок по губернии: «…крестьяне, завидевши проезжающего Архиерея, сбегаются из самых дальних углов своих полей на дорогу, побросавши свои работы полевые, позабывши и свою усталость, и как один человек опускаются на колени, ни мало не беспокоясь, что стоят в самой грязи. Многие плачут, и даже мужчины; все набожно и благоговейно крестятся, когда получают даже издалека благословение… с какой трогательной благодарностью выслушивают они благожелательные расспросы об их крестьянском хозяйстве! А как благоговейно встречают они «со кресты и хоругви» в своем приходском храме, увлекая с собою и всех детей своих! … все это до глубины души трогает, настраивая ее на благоговейный и торжественный тон от сознания раскрывающегося перед тобою благодатного Царства Божия из глубин смиренного, простого, по видимости грубого, а на деле нежного и мягкого народа русского» . Далее, правда, в той же брошюре много места уделено осуждению народного пьянства, разгула молодежи, беспутства, падения нравов, отсутствия покорности младших старшим, франтовства, бесчестности, наконец, безверия. Причину распространения этих явлений в крестьянской среде Андроник видит в газетах, которые «теперь читаются во всякой деревне грамотеями, а от грамотеев из газет все передается и неграмотным». Газеты полны «духом критицизма» и «осуждения всего и вся», а в первую очередь начальства и духовенства. Но даже эта подрывная деятельность не может, согласно Андронику, поколебать стихийной веры, имеющей «глубокие корни в душе народной».

Интеллигенция же не просто проявляла большой интерес к крестьянству, но устами своих идеологов декларировала «служение» ему как смысл собственного существования. Крестьяне при этом воспринимались как некая аморфная масса, объект эксплуатации правящей верхушки, нуждающаяся в том, чтобы ее «спасли» и «просветили», т.е. привили достижения прогресса и высокой культуры.

Попробуем воссоздать образ крестьянства в глазах рядового представителя пореформенного образованного общества, типичного носителя городского типа культуры, вне зависимости от его отношения к власти и уровня доходов. Образ этот, очевидно, формировался в значительной степени под влиянием художественной и публицистической литературы, и закреплялся еще в детские годы.

В домашнем сочинении на тему «Город и деревня» ученицы второго класса Екатеринбургской женской гимназии Варвары Калашниковой, написанном ей в 1880 году, мы видим характерные для образованного горожанина того времени стереотипы в восприятии русской деревни. В первую очередь это ее бедность, и необустроенность: «В деревне же дома разбросаны в беспорядке, так что бывает только одна большая улица, а потом пойдут разные переулочки. Домов хороших редко можно встретить, обыкновенно все полуразвалившиеся крестьянские избы. Случается в деревнях даже не бывает церкви, и крестьянам приходится ездить за несколько верст». Вторым характерным моментом является отсутствие «культуры» в деревне: «Единственным удовольствием служит для них, это выйти в праздник на улицу и посидеть на завалинке у своего дома», «…в селе же иногда нет даже простой школы, а если и бывает, то как еще занимаются…».

Газеты рубежа XIX – начала ХХ вв. регулярно писали о нуждах деревни, как правило, это были статьи о мероприятиях правительственных и земских учреждений по развитию сельского хозяйства и помощи крестьянам. Крестьянство во всех подобных публикациях выступало в роли пассивного объекта воздействий, зачастую не понимающего в силу своей темноты и неразвитости той пользы, которую ему пытались принести разного рода специалисты. Значительное количество публикаций было посвящено помощи голодающим в годы неурожаев.

Типичны упоминания о крестьянах в сопровождении эпитетов «невежественный», «темный». Часто в газетных и журнальных статьях о крестьянах прослеживаются романтически-пасторальные мотивы – «дети земли», в глазах которых можно прочитать «затаенную думу» и т.п. Русских крестьян зачастую противопоставляют зарубежным, отмечая громадное превосходство последних: «…заграницей крестьяне, у кого есть клочок земли, живут богато, припеваючи, получают сказочные для нас урожаи, а известно, что земля там сама по себе не лучше, а то и хуже нашей. Не одним трудом добились там высоких урожаев, часто в 200-300 пудов с десятины, а знанием… Сельскому хозяйству обучают в Дании и южной Норвегии почти во всех школах, но и выучившись в школе… стараются пополнить свои знания на сельскохозяйственных курсах, помимо того, что в каждом почти доме имеются книги по сельскому хозяйству».

Расхожее представление о бедности и забитости простого народа во многом было основано и на объективных научных данных, – прежде всего статистических. Однако, при близком рассмотрении, эта объективная статистика зачастую оказывалась несостоятельна.

Одним из первых с критикой существующих статистических методов изучения крестьянского хозяйства выступил известный исследователь нашего края Александр Ефимович Теплоухов. Он отметил, что крестьяне не желают показывать подлинное количество припасов, реальный размер урожая и другие сведения о своем хозяйстве, руководствуясь как иррациональной боязнью сглаза, и т.п., так и, главным образом, стремлением избежать лишних поборов и налогов, прикрывшись своей бедностью. Разбирая принятую в 1850-х годах методику сбора статистических сведений о крестьянском хозяйстве, Теплоухов показывает ее полную несостоятельность. Приказчик, или другой начальник крестьян, озадаченный требованием собрать необходимую статистику, предает поручение писарю, который требует сведения у десятского-старожила, собирающего оброк. Тот обычно пользуется случаем, чтобы оправдаться в недостаточном сборе денег и хлеба, и указывает сильно заниженные цифры. Эти изначально неверные сведения, переделываются писарем, подписываются приказчиком и, пройдя еще ряд разных канцелярий, попадают в статистические сборники. Теплоухов приводит пример, когда, основываясь на собранных подобным путем статистических данных, помещичьи правления крупных имений Пермской губернии пытались предпринять чрезвычайные меры по спасению крестьянского скота от падежа из-за бескормицы в 1850-м году. Предлагалось даже зарезать половину крестьянских лошадей, так как, согласно имевшимся цифрам, кормов едва хватило бы до середины зимы. К счастью эти проекты не были осуществлены, и мужики благополучно прокормили своих лошадей, бросив только осенних жеребят, – в действительности у них оказалось больше средств к содержанию скота, чем было на бумаге .

Часть образованных людей – земские учителя, врачи, низшая администрация, духовенство, жившие среди крестьян, имели возможность судить о них на основании личных впечатлений. Они не всегда совпадали как с официальным мифом о православном крестьянине, любящим естественной любовью царя и отечество, так и с интеллигентским – о забитом темном мужике, прозябающем в страшной бедности нещадно эксплуатируемом страдальце, которого необходимо просветить и спасти от гнета и невежества.

Так автор статьи в журнале «Нужды деревни», перепечатанной «Пермской земской неделей», – земский статистик, описывает жизнь одного богатого села в 1910 году, рисуя картину не совсем соответствующую устоявшемуся шаблону. В селе много больших домов крытых железом, среди которых есть и кирпичные, школа на 200 мест, церковь, волостное правление – красивое здание по типу городского. Но центром общественной жизни является не церковь и не школа, а трактир, где собираются члены волостного и сельского правлений, днюет и ночует староста. Автора-интеллигента не радует «сытый и довольный вид» этих крестьян, их смелая и независимая речь. Он с сожалением отмечает, что у них «никто из посторонних лиц не играет никакой роли в общественной жизни» и «не вызывает доверия», все они хотят решать своим умом и даже должностных лиц подчинить своему влиянию. Учитель местной школы жаловался на регулярные «ревизии» мужиков, пытавшихся вмешиваться в учебный процесс, обвинявших его, что преподает ненужные вещи вроде стихов, вместо того, чтобы объяснять, как лечить домашний скот и читать псалтырь на клиросе, и не реагирующих на замечания, что «это не твоего ума дело». Священник обвинял крестьян в непочтительности: «В другом приходе народ уважительный, сан чтит, священнику угождает, а тут, когда в облачении, тогда и руку целуют и кланяются, а снял ризу, так они с тобой запанибрата» .

Третьим моментом, наряду с бедностью и невежеством, характерным для образа крестьянства в печати конца XIX – начала ХХ вв., являлась тема пьянства. Пьянство напрямую связывалось большинством авторов с бедственным материальным положением народа и его бескультурьем: «Пьют от нищеты, пьют от темноты, от некультурности», «…как же населению малокультурному, темному, не бежать из своей холодной избы, где оно видит только голод да холод, слышит плач детей, где его сердце постоянно сжимает тяжелая забота о завтрашнем дне, как же… не бежать ему и не искать развлечений?» .

В целом, образ крестьянства в представлении образованных людей в России пореформенного времени довольно печален: бедная, неграмотная и пьющая деревня. Представители интеллигенции и близких к ней кругов, как правило, подчеркивали все язвы и недостатки положения крестьянства и обвиняли в них правительство, существующий строй и т.п. – в зависимости от степени своей «левизны» и радикальности. Их идеологические противники винили в бедах крестьянства «развращающих» их интеллигентов, а также и недостаток религиозного просвещения. И те, и другие, тем не менее, сохраняли веру в здоровые силы народа, считали, что в нем скрыты огромные ресурсы, способные раскрыться при правильной политике власти.

Разрыв между крестьянами и людьми «образованного общества» не был преодолен и в ходе революции. В выступлениях на губернских крестьянских съездах, проходивших в Перми под руководством партии социалистов-революционеров, считавшей себя выразительницей интересов крестьян, звучали высказывания о незрелости и неорганизованности крестьян, которую еще необходимо преодолевать. Все кандидаты в Учредительное собрание, выбранные на втором губернском крестьянском съезде 6 августа 1917 года, имели к крестьянству весьма опосредованное отношение. В лучшем случае, они происходили из крестьянской семьи и занимались землепашеством в годы ранней юности. Большая часть кандидатов была представлена профессиональными революционерами из числа интеллигентов. Обращаясь к участникам съезда один из них, 30-летний эсер Рогожкин, назвавший себя «сыном крепостного крестьянина» сказал: «Когда мы шли к вам с правдой, вы часто шли против нас. Вы не разбираетесь в том, что вам говорят, так как вас всегда держали в темноте. Этим пользуются и у вас хотят вырвать свободу».

А.В. Бушмаков