Государственный архив Пермского края
Статьи и публикации

Тема крестьянства в переписке

Изучая творчество В.П. Астафьева, невозможно пройти мимо его эпистолярного наследия. Ведь именно в письмах наиболее полно раскрывается человек: его переживания, его помыслы, его характер. В переписке В.П. Астафьева с друзьями-литераторами перед нами предстает его удивительно цельная натура. Письма В.П. Астафьева помогают нам увидеть в нем не только одного из выдающихся писателей XX века, но и обычного человека, со своими болезнями, семейными невзгодами, повседневными заботами, бытовыми неурядицами. И практически во всех его письмах, особенно тех, которые написаны на родине писателя – в селе Овсянка – звучат его размышления о русском народе, о судьбе России. Вот что пишет Виктор Петрович Астафьев Валентину Яковлевичу Курбатову в ноябре 1980 г.: «Дорогой Валентин! Вот я и переехал на Родину! Пока не поздно, так ближе «к родимому пределу»…… Как и жил в вологодских болотах столь лет?

Остаток лета и осень занимался я административно-хозяйственными делами и еще раз убедился, как в нашем косном, обюрократившемся, свободном для лентяев и хамов государстве уворовывается время и силы людей, как они ладно перемалываются в ничто, как унижены граждане стоянием в очередях, ожиданиями, прошениями. И всю эту ситуацию сами же создают, сами же ее и клянут, сами же возмущаются втихаря – государство самоедов, самоистребителей и безответственных существ, даже по отношению к своей особе.

С удовольствием садил после всего этого лес в огороде – посадил калину, рябину, березу, елку, сосну, лиственницу, лесных цветов на месте картошки и капусты, чем привел родичей в изумление, и они решили, что житие в Европах даром не проходит и я уже с катушек съехал» . Спустя полтора года после переезда на малую родину (22 июня 1981 г.) В.П. Астафьев пишет тому же В.Я. Курбатову: «… Насмотрелся на богатые когда-то края, где, куда ни плюнь – полтора метра чернозема лежит, а в магазинах нет ни сахару, ни крупы – ничего нет, и воду развозят в бочках, бо из реки как пить ее нельзя. Утром, как в войну, люди стоят в очередь за хлебом, полусырым, разваливающимся. Если утром не купят – все, а прежде здесь не знали, куда его девать, хлеб-то. По улицам шляются бичи, задирают народ, юнцы на ходу заголяют юбки девкам, мимо надменно проходит черная «Волга» с нолями, в ней сидит местная власть, ничего не видя позорного в своем и окружающем существовании, на полях мельтешит какой-то полупьяный народишко, хохочет, задирая друг дружку и спрашивая, не привезли ль бормотуху» .

Почти все свои письма В.П. Астафьев как истинный крестьянин – по рождению и по сути, – начинает с описания погоды; деревенская жизнь успокаивает его, благотворно действуя на тело и душу: «Дорогой Валентин! Я тут на полмесяца выскакивал в Сибирь, встретить весну и повидаться с родными. Там, в родной деревне, и Пасху встретил, и 1 Мая. В Пасху ночью стреляли по старому обычаю, пальнул и я два раза. Деревня отводками, гнездышками еще живая, судя по разрозненным выстрелам. А вообще ни с чем не сравнимое это диво – ночь весенняя, звездная, шум вод в горах, тень лесов и вдруг пальба, какая-то не боевая, пусть в удаль, озорство ли, а тревоги никакой. Я и разговляться не велел меня поднимать. Пришел, упал на кровать и уснул крепко-крепко, успокоенный и мирный» . (Письмо В.Я. Курбатову от 11 мая 1978 г.). Уединение, общение с природой и самим собой были главными условиями, необходимыми писателю для творчества: «Век двадцатый, век необычайный» разъединил вовсе людей, хотя ожидалось наоборот – теперь уже «деревенская глушь» нам, оглушенным ревом и грохотом цивилизации, кажется не просто тихим раем, но еще средоточием людским, тесным родством, общением»4. (Письмо В. Курбатову от 27 февраля 1979 г.).

Однако, кроме радости от общения с природой и от жизни на земле, в астафьевских письмах часто звучат тревога, боль и обида за свой вымирающий, влачащий жалкое существование народ. Слово «тревога» повторяется почти в каждом его письме. Ни на минуту В.П. Астафьева не оставляет «постоянно сосущая тревога под сердцем», лишь иногда становится она «дальше или глуше». «Совсем наш народишко шпаной и оглоедом становится. Горлохват и вор – главное действующее лицо у нас. Преступность и смертность здесь ужасающие. Ситуация жизни, кажется, уже не контролируется. Полный разброд и анархия вместо обещанного порядка и благоденствия. Уже приходит на ум мысль о том, что жить, слава Богу, остается немного, тревоги о детях и судьбе нашей измучили»5. (Письмо В.П. Астафьева В.Я. Курбатову от 30 января 1989 г.).

В.П. Астафьев в своих письмах друзьям часто делится своими творческими планами, рассказывает о том, как продвигается работа, обобщая, дополняя и анализируя мысли, высказанные им в своих книгах: «Написал я, кажется, главный кусок о погибшем хлебном поле. Это вот и есть смысл всей человеческой трагедии, это и есть главное преступление человека против себя, то есть уничтожение хлебного поля, сотворение которого началось миллионы лет назад с единого зернышка и двигало разум человека, формировало его душу и нравственность, и большевики, начавшие свой путь с отнимания и уничтожения хлебного поля и его творца, – есть главные преступники человеческой, а не только нашей, российской, истории. Разрушив основу основ, они и себя тут же приговорили к гибели, и только стоит удивляться, что и они, и мы еще живы, но это уже за счет сверхвыносливости и сверхтерпения русского народа, а оно не вечно, даже оно, наше национальное достоинство или родовой наш недостаток»6. (Письмо В.Я. Курбатову от 13 марта 1991 г.).

В фондах Государственного архива Пермской области хранится письмо писателя Василя Быкова Виктору Петровичу Астафьеву, написанное им 4 января 1999 г., в котором автор рассуждает о политике, проводимой президентом А.С. Лукашенко на Родине Быкова, в Белоруссии. Мысли Быкова, по сути, перекликаются с размышлениями В.П. Астафьева: «Дорогой Виктор!… Действительно, воздев к небу руки, можно только воскликнуть «Доколе?» Доколе ты, народ, будешь таким слепым, глупым? Неужели это ему выгодно – быть слепым и глупым? Но – пусть народ. А как же интеллигенция, писатели (лучшие!) земли русской, которые бригадами ездят в Минск, участвуют в различных шоу по его сценариям (имеется в виду президент Белоруссии А.С. Лукашенко), получают из его рук пачки «зеленых» и потом месяцами печатают в белорусских (его) газетах хвалу в его честь и поносят Быкова. А мои ветераны (московские) печатают в минской газете статью под названием «С Быковым в разведку не пойдем», которая заканчивается так: «На позволим Быкову обижать президента Лукашенку».

… Дорогой мой и любимый брат! Я утешаюсь тем, что знал тебя в этой жизни, читал, разделял многие твои истины. Если подумать, то это уже немало. Тем более в наше проклятое время. Будь здоров и счастлив! Обнимаю – твой Василь»7.

В.П. Астафьеву всегда была небезразлична судьба деревни, он глубоко переживал все обрушившиеся на нее невзгоды. В одном из своих интервью, которое он дал газете «Красноярский рабочий» 17 августа 1991 г., Виктор Петрович вспоминает: «В пятидесятых годах я работал в газете на Урале, много ездил, повидал. Ведь 57 процентов населения тогда было в селе и кормили остальные 43 процента, совершенно ограбленные, доведенные до такой нищеты, что просто и вообразить-то такую нищету трудно: …телогрейка прожженная, залатанные штаны, невероятные, из какого-то брезента сшитые юбки. И налоги, налоги, страшные налоги, подписи на облигации. Когда войдешь в избу, не то что тряпочки какой-то, – занавески не увидишь, стол один скобленый… А что у них можно было забрать? Руки потрескались, в чем работают – в том и спят, детей перехоронили, скотины в доме нет, а у кого есть – давят: сдай молоко, сдай яйцо, сдай шерсть»8. Такое бедственное положение крестьян на продолжении многих лет, по мнению писателя, и стало причиной того, что деревня опустела – молодые разъехались кто куда, а старики умерли «от голода, от надсады». И продолжает, уже о том, что ждет деревню в будущем: «Чем дольше живу в Сибири, чем больше вижу, тем печальнее и сумеречнее мои писания об этой земле. На нее сейчас начинается новый завоевательный поход, но уже не легендарного Ермака, а шустрого деляги. Формы грабежа разные, цель – одна: урвать кусок пожирнее. Эти люди чувствуют, что мы едва дышим, и стоит выбить скамеечку под названием Сибирь, как вся страна окажется в петле»9 .

История семьи В.П. Астафьева переплелась с историей страны – были репрессированы отец и дед писателя, половина родного села была выслана. Астафьев и сам называл себя «крестьянским сыном», не отделял себя от народа. Эта черта импонирует ему и в других – например, в А.И. Солженицыне, которого Виктор Петрович считал «писателем номер один в мире». В интервью, «Комсомольской правде» 25 октября 1989 г. В.П. Астафьев, размышляя о творчестве А.И. Солженицына, говорит: «… у черта на куличках, в американском штате Вермонт Солженицын все равно остается сыном нашей земли. Тогда как многие из здесь, в нашем Отечестве живущих, давно уже как бы пребывают в другой стране. Духовно отделились от народа, презирать его начали. (…) Совестливые художники, как их называют, или просто хорошие писатели первым делом озабочены судьбой обыкновенного человека. Того, что и составляет сущность нации, кормит нас. А то у нас часто получается, что те, кто едят, они этого крестьянина ставят на одну доску с палачами… Солженицын написал простого русского человека с достоинством. Можно его на колени поставить, как Ивана Денисовича, но унизить трудно. А унижая простой народ, любая система унижает прежде всего себя… Ни один настоящий русский художник не унизил крестьян. Конфетку делали из него иногда, куличик, елочку нарядную – дело другое. Но с почтением к ним относились даже бояре и дворяне. Понимали, кто их кормит, содержит. Вся великая русская литература этим пронизана»10 .

В.П. Астафьеву, как и всем талантливым писателям,свойственно мистическое чувство предвидения. Пристально вглядываясь в будущее, он пытается предугадать возможные несчастья: «… У нас с середины июня наступило погодье и тепло, но все как-то душно, тревожно. Особенно какой-то грузный, удушливый и тревожный день был вчера. Видно, Господь напоминает о начале неслыханного еще кровопролития и тайной, в природе сокрытой, духотищей прижимает нас и тревожит сердце, напоминая об этом и упреждая, чтоб 22 июня более не повторялось.

Подействует ли? Сомневаюсь. Уж больно разброд на земле большой и все большую скорость и силу набирающий»11. (Письмо В.Я. Курбатову от 23 июня 1984 г.).

В своих письмах писатель дает довольно нелицеприятную оценку современной действительности и нашего общества; В.П. Астафьев весьма далек от идеализации своих сограждан: «…Валентин Григорьевич (Распутин) вон в «Правде» обвинил меня в том, что я оторвался от народа. От какого? Что касается «моего народа», то лишь в прошлом году я был на восьми похоронах… Двоих из восьми сбило машинами, остальные тоже по-всякому кончили свои дни, только старухи умирают своей смертью. Я бы рад от этого народа оторваться, да куда мне? Сил не хватит. И поздно, и места мне в другом месте нету, да ведь и страдаю я муками этого народа»12 . (Письмо В.Я. Курбатову от 22 февраля 1994 г.).

Виктор Петрович Астафьев, обостренным нравственным чутьем ясно видит главную опасность, нависшую над страной и ее народом: «… А в остальном жизнь, как и везде – смутно, неуютно, грядет вспышка фашизма, который тлел в загнете русской печи и мы его, всякий в меру своих сил, сохраняли, а когда и раздували…

Наверное, все-таки мы сами виноваты во всех наших бедах и злоключениях, нам и гореть в фашистском кострище, если все же не опомнимся и не начнем с ним не то чтобы бороться (где уж нам уж…), а хотя бы противостоять соблазну пополнять его озверевающие стаи»13. (Письмо В.Я. Курбатову от 6 марта 1995 г.).

И тем не менее, несмотря на крайний пессимизм, резкость и критичность вдруг – такие проникновенные, светлые строки: «… А вечером был бенефис оркестра нашего оперного театра – и такое дивное действо, такой волшебный вечер мы с Марьей Семеновной и Полькой провели, что хоть плачь от умиления! Ах, какие возможности еще заложены в народе нашем замороченном! Как многое ему еще доступно и не только в искусстве. Ему б только мешали поменьше, да Бог хоть изредка помогал. Ах, до чего же еще дитя, дитя незрелое в массе своей наш народ! Хоть плачь, хоть руками разводи»14 .(Письмо В.Я. Курбатову от 27 ноября 1995 г.).

В.П. Астафьев, прошедший коллективизацию и войну, как заклинание повторяет: главное – не допустить вновь войны, голода, возврата фашизма: «…на всей планете беда за бедой, главная из них – в Канаде все сгорело, а Канада кормит полмира и нас тоже, с нашим передовым сельским хозяйством. Давно на Руси голода не было, так кабы он нас, да нас-то что, мы полупривычны, дитев наших и особо внуков, побрасывающих хлебушек от невежества и сытости, врасплох не захватил бы»15. (Письмо В.Я. Курбатову от 12 июля 1985 г.).

В газете «Правдинские пятницы» от 30 июня 1989 г. Виктор Петрович, на вопрос корреспондента, как он представляет себе ближайшее будущее страны, ответил так: «С тревогой, настороженностью, с большим смятением смотрю в завтра. Потому что, действительно, нам выдан последний шанс. Я-то, слава Богу, пожил. Но у меня внуки, моя страна, пусть полуразрушенная, с полународом, с пустой Россией, и все-таки она есть. И как всякий живой человек, я хочу надеяться на возрождение. Увы, возрождения как такового не происходит» 16.

В.П. Астафьев, как никто другой, умел смотреть правде в глаза. Будущее страны тревожило его, но он все-таки не переставал надеяться на лучшее. Писатель был убежден, что русский народ, так много страдавший и так безжалостно уничтожавшийся собственными правителями, несмотря на все свои недостатки – достоин лучшей доли. И Виктор Петрович Астафьев хотел остаться со своим народом до конца, потому что ему не нужна была иная судьба, чем та, что уготована России. В интервью газете «Правдинские пятницы» от 30 июня 1989 г. В.П. Астафьев говорит: «Все плохое и хорошее, что сделал русский народ, числится и за мной. Я как стоял на этой земле, так и стоять буду. Если совсем на ней нечего будет жрать и все будет гореть, – стану тушить пожар, может быть, придется отложить авторучку и сеять хлеб – буду сеять хлеб, буду пахать землю, пока не упаду за плугом… За моей душой ничего не числится грешного, впереди у меня тоже нет иной темноты, кроме смерти…»17.

В одном неизвестном ранее письме В.П. Астафьева от 9 марта 1987 г., опубликованном в Российской газете 22 апреля 2005 г. – духовное завещание писателя потомкам: «Прошу похоронить меня в ограде, где я указал.(…) На казенное же, городское кладбище я не хочу, оно чужое, как чужим всегда был мне современный город и все в нем, чужое моему сердцу. И выносить прошу обязательно из деревенского моего дома, открыв ненадолго ворота в родном бабушкином дворе. (…) Соседей попрошу не отказать в этой моей просьбе – мало чего осталось от бабушкиного дома и подворья, а Овсянка была и пусть навеки останется во мне и со мной. (…)

Хочу, чтобы кто-нибудь из внуков работал на природе и для природы – в Овсянке открывается школа-лесничество. (…) Не хочу, чтоб хоть один пошел по моим стопам и сделался писателем или артистом. Бесполезное, проклятое занятие! Приводящее человека к полному разочарованию во всем. Если начнется возврат «к земле» и возрождение деревни, а это неизбежно, иначе все погибнут с голоду, хотелось бы мне, чтобы кто-нибудь жил на земле и землею: нет труднее и благороднее, нужнее и полезней работы крестьянина. (…)

Благодарю вас за то, что жил среди вас и с вами, и многих любил. Эту любовь и уношу с собою, а вам оставляю навечно свою любовь. Ваш соотечественник и брат – Виктор Петрович Астафьев».

И.И. Акафьева